Период Великой Отечественной войны — одна из наиболее ярких страниц в истории советско-американского сотрудничества. СССР и США смогли преодолеть инерцию негативного восприятия друг друга, сохранявшегося на протяжении большей части межвоенного периода, вместе возглавив борьбу с державами «оси». Однако этот процесс сближения двух будущих сверхдержав не был ни простым, ни быстрым; его постоянно тормозило взаимное недоверие, усугублявшееся различиями в политической культуре двух стран. В этих условиях судьба межсоюзнических отношений зависела от готовности лидеров «Большой тройки» идти на взаимные уступки и компромиссы, от личной инициативы и решительности отдельных политиков и дипломатов. В этом плане особенно примечательна фигура М.М. Литвинова, назначенного послом СССР в США в самый тревожный и опасный момент Великой Отечественной войны. Сыграв большую роль в организации советско-американского сотрудничества в 1941–1943 гг., М.М. Литвинов оказался на долгие годы предан забвению как в советской, так и в российской историографии. В данной статье предпринимается попытка на основе новых архивных материалов оценить деятельность М.М. Литвинова в качестве посла в США и особенности его взаимоотношений с И.В. Сталиным и В.М. Молотовым в рассматриваемый период. В начале статьи рассмотрены первые шаги М.М. Литвинова на новом посту. Особое внимание уделено его усилиям, направленным на прояснение советской позиции по наиболее чувствительным вопросам двусторонних отношений и установление контактов с различными группами американской политической, экономической и интеллектуальной элиты. Во второй части статьи проанализирована деятельность М.М. Литвинова в условиях нарастания межсоюзнических противоречий по проблемам открытия второго фронта и срыва поставок в рамках ленд-лиза. Авторы показывают, что М.М. Литвинов использовал все доступные ему средства и приемы для отстаивания интересов СССР, чутко реагируя на любые изменения в настроениях военно-политического руководства США и немедленно сообщая о них в Москву. В этом контексте авторы ставят под сомнение распространенные в историографии представления об излишней самостоятельности и независимости посла. Напротив, можно констатировать, что М.М. Литвинов во всех своих выступлениях и практических шагах последовательно придерживался официальной внешнеполитической линии советского руководства. Таким образом, проведенное исследование указывает на необходимость дальнейшего изучения фигуры М.М. Литвинова для отхода от излишне упрощенных, клишированных оценок этой личности.

Теория является одновременно и  высшей формой научного знания в  любой дисциплине, ее своеобразным аттестатом зрелости, и  ключом к ее системному познанию и преподаванию. С этой точки зрения международные исследования демонстрируют несколько парадоксальную картину. С одной стороны, в настоящий момент нет недостатка ни в теоретических исследованиях международно-политической проблематики, ни в учебниках по теории международных отношений (ТМО). С другой стороны, общим лейтмотивом последних остается идея, что международные исследования либо еще не обзавелись полноценной теорией, либо в силу своей сложности, динамичности и противоречивости не подлежат системному обобщению в  принципе. Как следствие, знакомство с  ТМО оказывается одинаково неудобным и для преподавателя, если он хочет не просто засыпать студентов терминами и фамилиями ученых, а научить их эффективно пользоваться существующими концепциями и  подходами, и для обучающихся. Автор выдвигает гипотезу, что обозначенные трудности связаны не только с объективной сложностью международных процессов и проблем, но и с субъективными теоретико-методологически-ми и  философскими особенностями самих учебников по ТМО. В  целях проверки данной гипотезы в представленном исследовании критически проанализирована подборка современных российских и  зарубежных учебников по ТМО. В  первой части статьи суммированы их ключевые достоинства, к  числу которых следует отнести прежде всего то, что все они успешно выполняют информационно-образовательную функцию, знакомя читателя с  содержанием ключевых подходов, школ и  теорий, формирующих «тело» современной ТМО. Можно найти как учебники, рассчитанные на неподготовленную аудиторию и позволяющие составить первое впечатление о дисциплине, так и издания, содержащие углубленный анализ движущих сил и внутренней логики развития ТМО. В то же время, как показано во второй части статьи, все современные учебники по ТМО объединяет и  ряд общих недостатков, которые можно условно разделить на методологические и  общефилософские. К  первым следует отнести общую неотрефлексированность логики изложения, отсутствие четких критериев структурирования материала и эксплицитно сформулированных принципов отбора подходов, подлежащих рассмотрению, ко вторы м — опору на крайне шаткие философские основания, осознанно или нет воспроизводящие постмодернистские взгляды на проблемы онтологии и  эпистемологии международных отношений и  международных исследований. И  именно с  критического пересмотра этих общефилософских установок, по мнению автора, следует начинать поиск ключей к решению описанных проблем в преподавании ТМО и к формулированию теории международных отношений в строгом смысле этого слова.

В цифровой век изображения проникли практически во все сферы общественной жизни и политики. Международные отношения не стали исключением. Исследователи не могли не обратить внимание на визуальное измерение мировой политики, что стимулировало формирование так называемого визуального поворота в теории международных отношений, прежде всего в рамках конструктивизма. Затронул он и одну из центральных и наиболее популярных конструктивистских теорий — теорию секьюритизации. В первой части статьи представлен критический анализ феномена визуального поворота в теории международных отношений. Во второй части проанализировано современное состояние теории секьюритизации. В третьей части на примере резонансной публикации фотографии погибшего в  2015  г. при попытке иммигрировать в  Европу сирийского мальчика-мигранта Айлана Курди выявлены ключевые особенности и перспективы применения подобного подхода к  изучению международных отношений. В  четвертом разделе рассмотрены некоторые ограничения теории визуальной секьюритизации. Авторы приходят к  выводу, что визуальный поворот привел к своеобразной демократизации процессов секьюритизации, открыв новые возможности для «секьюритизации снизу», или «народной секьюритизации». Тем самым рассматриваемый феномен ставит под сомнение традиционную монополию политических элит на формирование нарратива в  области безопасности. Одновременно визуальный поворот расширяет список возможных референтных объектов секьюритизации, который начинает включать не только аудиторию внутри страны, но и другие сообщества. В то же время визуальная секьюритизация оказывается сопряжена и  с целым рядом новых проблем. Изображение представляет гораздо больший простор для интерпретации, чем традиционный «речевой акт», что может негативно сказаться на его способности передать аудитории конкретное сообщение. Возможность неоднозначной трактовки предъявляет повышенные требования к  коммуникативному контексту и ограничивает использование визуального образа в качестве самостоятельного инструмента секьюритизации. Ключом к преодолению этих трудностей, по мнению авторов, может стать более активное применение технологий искусственного интеллекта и социальных сетей.

Неоклассический реализм возник как попытка выйти за пределы базовых теоретических установок неореализма при объяснении действительности в контексте адаптации к вызовам постбиполярных международных отношений. Однако постепенно, по мере кристаллизации и формализации определяющих идей и посылок неоклассического реализма, наметилась тенденция к  его идейно-теоретическому обособлению как самостоятельного исследовательского подхода и  даже обозначились претензии на статус особой, метасинтетической теории. Для того чтобы оценить обоснованность этих претензий и в целом лучше понять место неоклассического реализма в теории международных отношений, представляется целесообразным попробовать вписать его в общую логику развития реалистской парадигмы и неореализма в частности. В первом разделе статьи рассматриваются происхождение и основные теоретические положения неоклассического реализма. Во втором разделе анализируется специфика современных теоретических взглядов на сущность и перспективы развития аналитико-методологического инструментария данного подхода. В третьем разделе освещаются эмпирические исследования, выполненные в  русле неоклассического реализма и позволяющие на практике оценить его эпистемологический потенциал. Автор приходит к выводу, что в настоящий момент неоклассический реализм едва ли может претендовать на статус отдельного теоретического направления, не говоря уже о  метатеории. Его правильнее рассматривать в качестве частного варианта, специфической модели исследования действительности в рамках (нео)реалистской парадигмы. Как таковой он позволяет продуцировать верифицируемые гипотезы на основе анализа взаимосвязей между независимой, зависимой и вмешивающейся переменными, а также открывает новые возможности для проведения эмпирических исследований широкого круга проблем. В  то же время предстоит еще много работы по преодолению присущей неоклассическому реализму эклектичности, более четкому определению его онтологических, эпистемологических и методологических оснований.

В основе современного мироустройства лежит всё более усложняющаяся система межгосударственных отношений, что указывает на необходимость тщательного учета международного контекста даже при анализе взаимодействия двух стран. С этой точки зрения значительным эпистемологическим потенциалом обладает концепция «стратегического треугольника», разработанная в годы холодной войны и применявшаяся прежде всего для исследования динамики отношений между СССР, США и  КНР. В  современных условиях особенно интересным представляется использование данной концепции для изучения логики взаимодействия в  треугольнике «Россия  — Индия  — Китай» (РИК). Настоящая статья преследует две взаимосвязанные цели. С одной стороны, речь идет о том, чтобы выявить специфические черты этого нового стратегического треугольника, особенности его структуры и  взаимоотношений его участников. С другой стороны, на этой основе можно будет сделать вывод, в какой степени теоретические модели, разработанные в годы холодной войны, применимы для объяснения отношений в рамках стратегического треугольника РИК. Автор последовательно анализирует историю, общую динамику и  современные особенности взаимодействия в  рамках каждой из пар двусторонних отношений в этом треугольнике. Проведенное исследование подтвердило гипотезу, что РИК действительно образует особую подсистему международных отношений, для описания которой можно использовать концепцию «стратегического треугольника». При этом, в отличие от китайско-американо-советского стратегического треугольника, в  рамках РИК в  целом преобладает логика сотрудничества, а не соперничества. В то же время треугольник РИК представляет собой внутренне противоречивую систему. Если Китай и Россия в целом тесно взаимодействуют практически во всех сферах, то в случае Индии и России экономические отношения не вполне отвечают достигнутому уровню политических контактов, а китайско-индийское сотрудничество, несмотря на в общем позитивную динамику последних лет, остается на низком уровне. В этих условиях возникает необходимость разработки новой теоретико-методологической рамки для анализа трехсторонних отношений между Россией, Индией и Китаем как особой подсистемы современной мировой политики, свободной от стереотипов холодной войны.

В последние годы Китай энергично укрепляет свой международный авторитет, шаг за шагом создавая свой образ как ответственной великой державы. Одним из ярких проявлений этих усилий стало активное включение Китая в  миротворческую деятельность под эгидой Организации Объединенных Наций. В  настоящее время среди постоянных членов Совета Безопасности ООН КНР является крупнейшим поставщиком контингентов для операций по поддержанию мира (ОПМ) ООН и вторым крупнейшим донором по объему их финансирования. В то же время политика миротворчества Пекина сталкивается с целым рядом эндогенных и экзогенных рисков и вызовов, которые остаются еще недостаточно отрефлексированными и нуждаются в дополнительном изучении. В первой части статьи рассмотрены ключевые этапы развития подходов КНР к вопросам миротворчества. Показано, что в то время как все прочие члены Совета Безопасности ООН постепенно сокращают численность контингентов и долю взносов на миротворческую деятельность под эгидой ООН, Китай, наоборот, последовательно наращивает объемы поддержки миротворческих операций. Во второй части статьи проанализированы современные тенденции и перспективы развития миротворческой деятельности КНР. Автор подчеркивает, что Китай не только активно встраивается в существующие миротворческие механизмы и инициативы ООН, но и предлагает собственные оригинальные концептуальные подходы к  решению проблем миротворчества и  миростроительства. Особого внимания в  этом контексте заслуживает предложенная китайскими исследователями концепция «мира через развитие». В то же время, как показано в третьей части исследования, данная деятельность КНР сталкивается с  целым рядом проблем и вызовов. Автор отмечает, что вклад Пекина в эту сферу и международное признание его усилий весьма асимметричны. К этому следует добавить активные попытки западных стран дискредитировать политику КНР в области миростроительства посредством продвижения нарративов об исключительной эгоистичности китайских инициатив и о стремлении Китая с помощью миротворчества добиться для себя односторонних преимуществ в тайваньском вопросе. Оценивая перспективы развития миротворческой деятельности КНР в  этих условиях, автор подчеркивает необходимость углубления сотрудничества с различными региональными организациями, более активного использования инструментария публичной дипломатии и совершенствования законодательной базы миротворчества в самом Китае.