В истории развития вооруженных сил КНР можно выделить три крупных этапа, когда модернизация Народно-освободительной армии Китая осуществлялась посредством активного внедрения зарубежных вооружений и технологий. И если первый (с 1949 по 1961 г.) и современный этапы (с 1992 г. по настоящее время) получили достаточно широкое освещение в китайской и западной научной литературе, то второй, с 1978 по 1989 г., когда КНР активно закупала вооружения и технологии в западных странах, находится несколько в тени. Данная статья призвана отчасти заполнить эту лакуну. Автор ставит перед собой задачу проанализировать логику развития военно-технического сотрудничества КНР и США, рассмотрев его в контексте сложного взаимодействия в стратегическом треугольнике США-КНР-СССР в последние годы холодной войны. В первом разделе статьи описаны ранние контакты КНР и США по вопросу сотрудничества в области безопасности — с момента визита Р. Никсона в Китай до вступления в должность президента Р. Рейгана. Показано, что в данный период Вашингтон прямо ставил американо-китайские отношения в зависимость от развития американо-советских, опасаясь повредить процессу разрядки. Во втором разделе рассмотрена эволюция политической линии администрации Р. Рейгана в его первый президентский срок по вопросам продажи вооружений Китаю на фоне нового витка холодной войны. Влияние советского фактора на развитие американо-китайского военно-технического сотрудничества в тот период проявилось особенно ярко. Автор показывает, что и для КНР, и для США это сотрудничество имело не только чисто прикладное, но в первую очередь политическое значение. В частности, взаимная заинтересованность в ослаблении глобальных позиций СССР позволила двум странам без особых потерь справиться с трениями, возникшими по проблеме продажи американского вооружения Тайваню. Впрочем, как показывает анализ динамики поставок вооружений Пекину, выполненный в третьем разделе, зависимость американо-китайских контактов от советского фактора имела и обратную сторону: как только СССР перестал восприниматься как серьезная угроза, исчез и главный стимул к развитию военно-технического сотрудничества КНР и США. В итоге после событий на площади Тяньаньмэнь оно было полностью свернуто. Таким образом, автор приходит к выводу, что состояние советско-американских отношений и поддержка политики Пекина по сдерживанию Москвы являются основными факторами, определявшими поставки Вашингтоном оружия Китаю. При этом сам факт продаж американских вооружений был важнее, чем военный эффект от них, т. е. политические мотивы превалировали непосредственно над военными вопросами.

Россия и Китай с начала 1990-х годов прошли большой путь развития взаимодействия в военной сфере. Сотрудничество начиналось с обмена делегациями, сокращения войск вдоль границы и принятия мер по укреплению доверия. К настоящему времени оно дошло до уровня тесного партнерства. Ежегодно военные двух стран проводят несколько крупных учений, сотрудничают в подготовке военных кадров. В связи с этим представляют интерес оценки китайской стороной российской военной политики после распада СССР. Анализ динамики публикационной активности показывает, что китайские ученые обратили пристальное внимание на российские военные реформы в середине 1990-х годов. Пик интереса китайских военных и гражданских экспертов к данной проблематике пришелся на 2009 год, когда начался период наиболее радикальных преобразований в России в военной сфере. Китайские исследователи делят российские военные реформы на четыре волны, границы которых определялись сложным сочетанием внутри- и внешнеполитических, а также экономических факторов. Каждый из этих этапов военных преобразований в России рассматривался с точки зрения как возможного воздействия на глобальный баланс сил в военнополитической сфере, так и изучения российского опыта для проведения такого рода реформ в самом Китае. Первые этапы российских военных реформ (1992-1997 и 1997-1999 гг.) оцениваются скорее негативно, при этом в качестве основных причин их неудачи китайские исследователи называют резкое сокращение эконо-мических возможностей страны, слабость политического руководства, отсутствие военно-теоретической базы для преобразований. Последующие реформы (2001-2004 гг. и особенно после 2008 г.) оцениваются как более успешные именно в силу произошедших в России процессов консолидации власти, сопровождавшихся восстановлением экономики, а также уроков, которые российское военное руководство извлекло из локальных войн и вооруженных конфликтов в этот период. Вместе с тем и эти реформы не были, по китайским оценкам, свободны от недостатков. К таковым китайские эксперты относят поспешные и слишком радикальные преобразования по западному образцу на рубеже 2000-2010-х годов. В целом китайские исследователи, как гражданские, так и военные, склонны заключать, что в итоге длительного и сложного процесса военных преобразований России удалось добиться существенного прогресса в переоснащении и повышении боевого потенциала своих вооруженных сил, а сами реформы могут послужить источником ценного опыта для развития и модернизации Народно-освободительной армии Китая.

Со времени распада СССР отношения между Китаем и Россией демонстрируют устойчивую позитивную динамику, по многим параметрам приближаясь к стратегическому союзу. При этом большинство попыток выявления причин этого сближения, как правило, ограничиваются указанием на продолжающееся ухудшение отношений этих стран с Западом, прежде всего США. Однако такой подход представляется недостаточным, поскольку не позволяет в полной мере выявить детерминанты российско-китайского сближения и оценить устойчивость данной тенденции. В представленной статье на основе современных наработок в теории формирования стратегических межгосударственных союзов предпринята попытка дать комплексную оценку причин формирования и эволюции отношений Российской Федерации и КНР, связав их с общей логикой развития системы международных отношений в постбиполярный период. Для этого автор предлагает опереться на эпистемологический потенциал трех основных подходов к объяснению причин формирования стратегических союзов, представленных концепциями «баланса сил», «баланса угроз» и «баланса интересов». При этом предлагается проанализировать российско-китайское взаимодействие не только с точки зрения изменений внутри каждого из этих балансов по отдельности, но и с позиции их взаимного переплетения и взаимного влияния. Подобный подход позволил показать, что после окончания холодной войны динамика изменений в рамках всех трех балансов объективно способствует более тесному стратегическому сотрудничеству Китая и России, в основе которого лежит комплекс представлений о США как главном источнике угроз национальной безопасности двух стран и о многополярности как оптимальном принципе организации системы международных отношений. Проведенный анализ позволяет говорить о том, что как минимум в среднесрочной перспективе динамика и общее направление российско-китайских отношений в сторону укрепления двусторонней координации не только сохранятся, но и, с большой долей вероятности, получат новый импульс к оформлению в качестве полноценного союза.

За несколько последних десятилетий благодаря стремительному экономическому подъему международный вес и авторитет Китая заметно возросли. Сам этот подъем во многом был обусловлен взвешенной и прагматичной внешней политикой, которой страна последовательно придерживалась с середины 1970-х годов. В последние годы, однако, внутри и за пределами Китая стала набирать силу дискуссия, порожденная представлениями о том, что КНР вступила в эпоху кардинальной трансформации взглядов на себя, свое место в мире и, как следствие, свое поведение на международной арене. Число участников этой дискуссии растет вместе с увеличением количества мнений и аргументов в поддержку той или иной позиции. За пределами Китая эта дискуссия вращается вокруг нарратива напористости. Внутри страны спор преимущественно идет между защитниками традиционного подхода «держаться в тени» (таогуан янхуэй) и сторонниками новой стратегии «стремления к достижениям» (фенфа ювэй). В данной статье представлен вариант упорядочения содержательного пространства дискуссии о современной внешней политике Китая, развернувшейся в англоязычных международно-политических исследованиях, позволяющий сопоставить различные точки зрения и оценить аргументы и доводы, на которые они опираются. Для этого автор предлагает использовать матрицу, сформированную на основании двух критериев: наличие перемен (признание/отрицание данного факта); оценка соответствующих возможных эффектов и последствий (позитивная/негативная). Подобный подход, неизбежно влекущий за собой определенное упрощение и схематизацию взглядов участников дискуссии, тем не менее, выгодно отличается от традиционных, более нарративных попыток ее описания и концептуализации благодаря четкости и прозрачности методологических установок, позволяющих более рельефно обозначить содержательное ядро рассматриваемых позиций. Всё это расширяет возможности для более взвешенных и достоверных суждений относительно обоснованности тех или иных оценок, понимания текущего состояния и вероятных трендов эволюции международной политики и поведения Китая. Проведенное исследование позволяет заключить, что, хотя рассматриваемая дискуссия далека от завершения, большинство ее участников сходятся в признании факта качественной трансформации внешнеполитической линии КНР. Тренд в сторону большей настойчивости внешней политики Пекина отчетливо обозначился во второй половине 2000-х годов и с тех пор неуклонно набирает силу. Именно эта трансформация, не исключающая сохранения значительной преемственности по отношению к традиционным установкам, признается, таким образом, ключевой особенностью современного внешнеполитического курса КНР. С точки зрения рассматриваемой дискуссии это означает, что на первый план теперь выходят вопросы, связанные с оценкой последствий данной трансформации для Китая, региональной расстановки сил и системы международных отношений в целом.

В условиях глобализации международная экономика окончательно превратилась в арену прямого и опосредованного столкновения интересов различных государств, образовав пространство для реализации нового направления их внешнеполитической активности — экономической дипломатии. В центре внимания автора статьи — экономическая дипломатия КНР — страны, которая, превратившись во второй по значению центр мировой экономики, всё больше начинает осознавать свои возросшие возможности, демонстрировать напор и амбиции нового молодого лидера в системе международных отношений. В первой части статьи обозначены общие особенности и установки экономической дипломатии КНР. Во второй части подробно рассмотрены ключевые направления и конкретные механизмы реализации так называемой поощрительной экономической дипломатии. В этой связи автор обращает внимание на две тенденции: с одной стороны, отмечается стремление Китая максимально эффективно встроиться в уже существующие международные форматы и институты глобального экономического регулирования, с другой стороны, всё более отчетливо проявляется и готовность КНР брать инициативу в свои руки, выдвигать собственные амбициозные проекты. Яркой иллюстрацией последней тенденции могут служить учреждение в 2020 г. Фонда для инфраструктурных проектов и Всеобъемлющего регионального экономического партнерства (ВРЭП) и, конечно же, мегапроект «Экономический пояс Шелкового пути и морского Шелкового пути XXI века». Как отмечает автор, поощрительная экономическая дипломатия является и важным инструментом укрепления «мягкосилового» потенциала КНР на международной арене, особенно в развивающихся странах. В то же время в статье показано, что в последние годы во внешней политике КНР всё более активно применяются и наступательные формы экономической дипломатии, прежде всего санкции. Рассмотрению этого направления на современном этапе посвящена третья часть статьи. Наконец, своеобразным моментом истины и одновременно серьезнейшим испытанием на прочность для всей внешней политики КНР стал международный кризис, порожденный пандемией SARS-CoV-2. В четвертой части статьи проанализированы новые вызовы, с которыми столкнулась экономическая дипломатия Китая в условиях пандемии. Эти вызовы носят как объективный (связанный с необходимостью оперативного восстановления собственной экономики и международных связей), так и субъективный характер. В последнем случае речь идет о крайне ожесточенном информационном противоборстве, развернувшемся в связи с пандемией между КНР и странами коллективного Запада во главе с США. Как отмечает автор, в этих условиях «антиковидная дипломатия» КНР приобрела достаточно агрессивный характер, что негативно отражается на и без того пошатнувшемся международном имидже страны. И всё же, хотя в настоящий момент китайская экономическая дипломатия демонстрирует тенденцию генерировать скорее негативные настроения как в развитых, так и в развивающихся странах, именно она при грамотном использовании может стать главным средством для утверждения КНР 
в качестве ведущего субъекта в рамках нового биполярного порядка.

В статье предпринимается попытка оценить использование Китаем инвестиционного сотрудничества и национального законодательства, регулирующего прямые иностранные инвестиции, в качестве инструмента продвижения своих экономических и политических интересов и ответа на глобальные вызовы, которые встают перед страной в современных условиях. Для этого автор последовательно рассматривает основные этапы развития инвестиционного законодательства КНР с конца 1970-х годов, а также подробно освещает последние законодательные новации в этой сфере. При этом отличительной особенностью исследования является то, что эволюция инвестиционного регулирования в КНР анализируется в тесной увязке с логикой и динамикой развития международных отношений, изменениями региональной и глобальной роли Китая. Автор заключает, что наравне с нарастанием международной напряженности и конкуренции в различных областях, которое можно рассматривать как проявление тенденции к складыванию нового полицентричного мирового порядка, усиливается необходимость поиска компромиссов, укрепления сотрудничества государств и негосударственных акторов, в том числе через стимулирование привлечения иностранных инвестиций. В то же время повышаются и требования к механизмам контроля прямых иностранных инвестиций. Ярким проявлением этих разнонаправленных тенденций может служить реформа инвестиционного законодательства Китая. При этом особое значение приобретает инвестиционное взаимодействие КНР с Европейским союзом. Последний обладает комплексом инновационных технологических решений и компетенций, представляющих особый интерес для китайского руководства в контексте его усилий по модернизации экономики страны. В статье рассмотрены объемы, динамика и ключевые направления инвестиционных потоков, связывающих Китай со странами ЕС. О важности этого взаимодействия для обеих сторон говорит также тот факт, что после 7 лет переговоров ЕС и Китай разработали двусторонний механизм регулирования — так называемое Всеобъемлющее инвестиционное соглашение. И хотя сейчас его ратификация приостановлена под предлогом нарушения Китаем прав человека в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, автор считает, что в будущем это соглашение всё же вступит в силу. К этому, по мнению автора, стороны настоятельно подталкивает сама логика развития формирующегося полицентричного мирового порядка. В этом контексте инвестиционное регулирование выступает не только как средство защиты экономических интересов КНР, но и как инструмент международного позиционирования страны в условиях трансформации системы международных отношений.