В статье рассматриваются образование Советского государства и его место в системе европейских отношений в первой половине 1920-х годов в контексте изменений в принципах межгосударственного взаимодействия, характере экономических взаимосвязей между странами, а также в условиях геополитических трансформаций, порожденных Первой мировой войной. В первом разделе проанализированы политико-идеологические аспекты отношений Советской России/CCCР с западными странами. Автор заключает, что при большом значении идеологического конфликта в развитии сложившейся по итогам Первой мировой войны системы международных отношений сохранение противоречий между побежденными и победителями, а также в рядах победивших государств приводило к тому, что даже в условиях пребывания у власти большевиков мысль о рассмотрении Советской России как ситуативного партнера допускалась в политических и военных кругах западных стран. Важным фактором, обусловившим различие в восприятии западными государственными деятелями значимости идеологического конфликта с Советской Россией, а затем и с СССР, были разные оценки перспектив эволюции советского режима и степени приверженности советского руководства проведению внешней политики на классовой основе. Второй раздел статьи посвящен оценке места Советского государства в планах реконструкции европейской экономики после Первой мировой войны. Если крупнейшие европейские страны, прежде всего Великобритания и Германия, были заинтересованы в вовлечении СССР в торгово-экономические взаимосвязи, открывавшем перспективу использования его ресурсов для восстановления собственных экономик, а в случае Великобритании — и довоенной системы международных обменов, а также в эволюции советского строя в направлении капитализма, то советское руководство рассматривало доступ к европейскому рынку в качестве необходимого условия индустриализации страны, которая была призвана стать залогом ее выживания во враждебном капиталистическом окружении. Выдвинув в ходе революции проект трансформации всей системы международных отношений, Советская Россия была не в силах его осуществить и превращалась в державу статус-кво. Вместе с тем восприятие, часто небезосновательное, враждебности со стороны западного мира, стремление сохранить свой уникальный социально-экономический строй удерживали Москву от попыток сколько-нибудь глубокой интеграции с существовавшей на тот момент Версальской системой. Руководство стран Запада при всех различиях своей политики на восточноевропейском направлении, разочаровавшись в перспективах эволюции советского режима, несмотря на юридическое признание СССР, демонстрировало отчужденность по отношению к нему. Невозможность предсказать путь дальнейшего развития СССР и в полной мере контролировать ситуацию в Восточной Европе, а также определенное разочарование в результатах экономического взаимодействия стали важными факторами, побудившими ведущую из европейских держав — Великобританию — встать на путь разработки системы европейской безопасности без СССР, что воплотилось в Локарнских соглашениях 1925 г.
Подписание Декларации об образовании СССР 30 декабря 1922 г. открыло новую страницу в истории международных отношений. В то же время это событие стало результатом напряженной внутри- и международно-политической борьбы в предшествующие годы. Для понимания ее перипетий, а также тех последствий, которые она имела для будущего международного рабочего движения, особый интерес представляет изучение деятельности Коммунистического интернационала. Как отмечает автор, для Коминтерна 1922 год прошел под знаком противоречивого сочетания инерции настроений «бури и натиска» первых послереволюционных лет и новых политических веяний, связанных со становлением идеологии мирного сосуществования. В этом контексте в статье проанализирована роль, которая отводилась лидерами большевиков Коминтерну в ходе подготовки и проведения Генуэзской конференции, прежде всего — политике единого рабочего фронта. Показано, что сама идея развития сотрудничества с социалистами и социал-демократами вызвала крайне неоднозначную реакцию представителей западных коммунистических партий. В этой связи особое значение для лидеров большевиков имела позиция Коммунистической партии Германии (КПГ). И действительно, ее пример представляется очень показательным с точки зрения понимания тенденций и противоречий развития международного коммунистического движения в рассматриваемый период.
Правление КПГ приветствовало коминтерновский поворот к единому рабочему фронту. Однако автор отмечает, что эта поддержка строилась на очень неустойчивом компромиссе между разнонаправленными внутрии внешнеполитическими императивами, включавшими оппозицию левых радикалов в самой партии, ее конфликт с правительством Веймарской республики, на которые накладывалась идейная и финансовая зависимость от Москвы. Как следствие, в действиях КПГ в рассматриваемый период наблюдалась непоследовательность, которая была прямым отражением общих проблем, характерных для международного рабочего движения в тот период в целом. Подтверждением этого тезиса может служить Четвертый конгресс Коминтерна, состоявшийся в конце 1922 г. На нем так и не была сформулирована четкая стратегия взаимодействия между российскими большевиками и зарубежными коммунистами. Однако решения Четвертого конгресса предопределили дальнейшую эволюцию идеологии и практической деятельности Коминтерна. Политика единого рабочего фронта получила расширительное толкование. В то же время Коммунистический интернационал ощупью двигался к пониманию сущности такого политического феномена, как фашизм.
Образование СССР в декабре 1922 г. стало этапным событием не только с точки зрения предшествовавшей ему напряженной внутриполитической борьбы, но и в контексте дипломатических усилий по нормализации международных отношений после мировой войны и российской революции. В случае Советской России последнее предполагало необходимость выхода из внешнеполитической изоляции и экономической блокады, которая подталкивала советских лидеров к активизации усилий по восстановлению экономических и политических связей с государствами Запада после Гражданской войны и интервенции. Статья посвящена оценке перипетий взаимодействия советской и британской дипломатии на основных международных конференциях 1922 г. — Генуэзской, Гаагской и Лозаннской. Используя материалы российских и британских архивов, а также воспоминания участников, их служебную и личную переписку, автор подробно анализирует достижения и просчеты Москвы и Лондона в процессе стабилизации Версальско-Вашингтонского миропорядка в ходе подготовки и проведения указанных конференций. Как отмечает автор, Кремлю удалось подготовить почву для дипломатического признания большевистского режима ведущими державами и принять участие в обсуждении режима судоходства в Черноморских проливах, тогда как Уайтхолл сумел укрепить имперские позиции не только в Европе, но и на Ближнем Востоке, хотя перспектива сближения Москвы с Берлином и Анкарой продолжала серьезно беспокоить британское внешнеполитическое ведомство. В ходе рассмотренных международных конференций, однако, не нашла своего решения проблема российских долгов, которая препятствовала полной нормализации двусторонних отношений. В качестве значимых факторов, которые сказались на итогах конференций, автор называет отсутствие консолидированного внешнеполитического курса как у большевистского руководства, так и у британского правительства, неготовность западных дипломатов отказаться от стереотипов восприятия большевиков, а также возникновение опасной для Версальско-Вашингтонского порядка тенденции к сближению государств, проигравших Первую мировую войну, с так называемыми странами-ревизионистами, не признавшими ее итоги. Оценивая результаты дипломатического состязания Москвы и Лондона, автор отмечает, что конференции предоставили сторонам неоценимый опыт обсуждения ключевых проблем не только двусторонних, но и общеевропейских отношений и могут считаться знаковым этапом в процессе перехода от периода конфронтации к попыткам выстраивания конструктивного взаимодействия.
Процесс консолидации Советского государства в 1922 г. и активность советской дипломатии на важнейших международных форумах имели прямые последствия для стратегической ситуации в Европе. Эвентуальное усиление Советской России/СССР стало одновременно угрозой и возможностью для Франции как одной из ведущих европейских держав того периода, имевшей обязательства и интересы в Центрально-Восточной Европе. Автор статьи ставит цель выявить ключевые оценки французских дипломатов и военных по комплексу вопросов, связанных с судьбами Советской России в 1922 г. и ее местом в европейском балансе сил. Исследование основано на малозадействованных в отечественной и зарубежной историографии материалах из Дипломатического архива Министерства Европы и иностранных дел Франции, Национального архива Франции, Исторической службы Министерства вооруженных сил Пятой республики, а также на относительно недавно опубликованных французских дипломатических и военных документах. Автор приходит к выводу, что ход и промежуточные итоги политической консолидации и социальноэкономического развития Страны Советов оценивались французскими элитами весьма неоднозначно. С одной стороны, образование СССР стало одним из очевидных проявлений процесса укрепления советской власти, несколько ослабив надежды французских официальных лиц на скорое падение большевиков. В то же время дипломаты и военные в Париже и на местах нередко скептически оценивали перспективы развития советской экономики, констатировали катастрофические последствия голода, хозяйственной и финансовой разрухи. Умеренный оптимизм по поводу возможностей активизировать торгово-экономические контакты с Советской Россией на фоне постепенного восстановления последней сосуществовал с выраженным пессимизмом. Такой же амбивалентностью характеризовались и французские оценки военного потенциала Советского государства. Констатация текущей ограниченности возможностей Рабоче-крестьянской Красной армии и Рабоче-крестьянского Красного флота соседствовала с признанием того, что основания для развития военной мощи Советского государства не были подорваны. В связи с этим международно-политические позиции Москвы в дальнейшем могли укрепиться, что отразилось бы на балансе сил в Европе. В этих условиях во французских элитах шли споры относительно перспектив «нормализации» большевистского режима и его встраивания в Версальский порядок. Все эти противоречивые установки, взгляды и оценки, ярко очерченные в 1922 г., в значительной мере предопределили общее направление и конкретное наполнение французской политики в отношении СССР и в последующие годы.
В статье анализируется эволюция подходов и оценок политико-академического истеблишмента США относительно национально-территориальной трансформации России на заключительном этапе Первой мировой войны, в условиях революции и Гражданской войны. Американская дипломатия была в тот момент нацелена на разработку и осуществление собственной амбициозной программы либерально-демократического переустройства послевоенного мира, в которой подчеркнутое внимание уделялось вопросам национального самоопределения. В этой связи администрация В. Вильсона не могла не отреагировать на по-настоящему радикальные изменения, которые происходили на пространстве бывшей Российской империи. В то же время эта реакция отличалась большим своеобразием, которое часто вызывало недоумение у европейских политиков, но вместе с тем, как отмечает автор, отражало особенности трактовки В. Вильсоном и его окружением принципа национального самоопределения. В соответствии с этой трактовкой данный принцип предполагал не столько право на этническое обособление (как это было принято в Европе), сколько право гражданского сообщества на самоуправление. При этом право самостоятельно распоряжаться своей судьбой, с одной стороны, в духе социал-дарвинистских подходов объявлялось привилегией только достигших определенной зрелости народов, а с другой — в каждом конкретном случае соотносилось с соображениями политической рациональности и перипетиями смены политических режимов в России. Так, если либеральный политико-академический истеблишмент США в целом последовательно поддерживал независимость Польши и Финляндии, то большинству других национальных меньшинств (народам Прибалтики, украинцам, белорусам, армянам, грузинам, азербайджанцам, народам Средней Азии и др.) чаще всего предлагалось отстаивать свою автономию в рамках единой и демократической России. Особенно противоречивой оказалась политика США на российском направлении после прихода к власти большевиков. Как отмечает автор, последовательное неприятие большевистских преобразований сочеталось в ней с нежеланием подстегивать сепаратизм национальных окраин, продиктованным страхом неограниченной дезинтеграции России, превращения ее в зону непрекращающихся этнических конфликтов. В результате США не признавали большинства национальных образований, декларировавших свою независимость в 1917–1922 гг. При этом автор заключает, что в дальнейшем усиливавшееся идеологическое и политическое противостояние с Советской Россией не позволило руководству США адекватно оценить национально-территориальные изменения, закрепленные большевиками при создании СССР.
В преддверии 100-летнего юбилея образования СССР всё больший интерес вызывают сюжеты, проливающие свет на политические, военные, социальные, этнические и прочие факторы, способствовавшие консолидации народов и территорий бывшей Российской империи в рамках большевистского государства. Актуальность этой проблематики объясняется также потребностью в комплексном анализе сложного и противоречивого процесса интеграции Южного Кавказа с Советской Россией. В советской историографии утвердилась своего рода каноническая версия участия закавказских республик в образовании СССР, которая сводилась к ряду идеологически детерминированных постулатов, обеднявших и отчасти искажавших реальную событийную канву этого многосложного процесса. В данной статье автор, опираясь на многочисленные исследования советских, российских и зарубежных ученых и анализ новых источников, последовательно рассматривает основные события в истории государств Южного Кавказа в период, предшествовавший образованию СССР, и отмечает сходства и различия подходов советских и современных историков к указанной теме. К наиболее значимым сюжетам относятся проблема самоопределения народов Южного Кавказа в первые годы после Октябрьской революции, а также влияние международно-политической обстановки на судьбу государств этого региона. Как отмечает автор, борьба мировых держав за сферы влияния затронула и закавказские республики, по-разному отразившись на развитии событий в каждой из них. Отдельное внимание автор уделяет оценкам процесса советизации республик Южного Кавказа. В советской историографии он представлялся как триумфальное шествие советской власти, тогда как, по мнению современных авторов, большевики не располагали четким и последовательным планом советизации закавказских республик, а сам процесс сопровождался драматическими событиями и конфликтами — как военными, так и внутрипартийными. Весьма различаются также оценки образования Закавказской федерации. Советская трактовка проекта объединения подчеркивала его значимость для ликвидации последствий Гражданской войны и прекращения межэтнической розни. Современные исследователи обращают внимание на то, что объединительный процесс был навязан Москвой, согласно некоторым оценкам — навязан насильственно, и расценивают его интеграционный эффект как неоднозначный. В контексте этих дискуссий автор подчеркивает важность беспристрастного и взвешенного подхода к изучению процессов, происходивших в закавказских республиках в первые послереволюционные годы, для получения объективного представления об их роли и степени участия в создании СССР.
Заключение 11 августа 1920 г. мирного договора между Латвией и РСФСР имело большое значение как для международного признания Латвии, так и для нормализации международных отношений в регионе и формирования нового вектора внешней политики Советского государства. С опорой на широкий массив архивных источников (стенограммы пленарных заседаний делегаций РСФСР и Латвии, протоколы заседаний советско-латвийской комиссии по определению границы и т.д.), а также на достижения современной отечественной и зарубежной историографии в статье предпринята попытка системно рассмотреть комплекс вопросов, связанных с подготовкой и подписанием советско-латвийского мирного договора 1920 г. Ключевыми темами, которые составили повестку советско-латвийских мирных переговоров, стали установление границы, обмен военнопленными, возвращение имущества, вывезенного в Россию, реэвакуация беженцев и определение процедуры оптации гражданства. Как отмечает автор, вопрос определения и установления границ в ходе переговоров о мире был одним из самых спорных и болезненных. Этнографический принцип определения будущих границ нередко переплетался с экономическими и военно-стратегическими соображениями. Оценивая значение территориальных уступок Латвии со стороны Советской России, автор констатирует, что благодаря готовности принять во внимание территориальные притязания балтийских республик РСФСР добилась установления мира в регионе, фиксации новых границ, а также получила возможность наладить торговые связи, что было необходимо для выживания молодого Советского государства в условиях Гражданской войны. В то же время в вопросах о компенсации ущерба, причиненного в ходе военных действий, и возвращении эвакуированного из Латвии имущества советская сторона демонстрировала большую жесткость, проявляя предсказуемый прагматизм. В целом, по мнению автора, договор с Латвией и другие договоры со странами Балтии предопределили расстановку сил в Восточно-Балтийском регионе на весь межвоенный период, заложили основы советской внешней политики в отношении балтийских республик, служили наглядным подтверждением реализации «права народов на самоопределение вплоть до отделения». Кроме того, указанные мирные договоры стали способом преодоления полной дипломатической изоляции Советской России.
