В последние годы вокруг событий, связанных с началом Второй мировой войны, развернулась новая война — война памяти. Политики и исследователи, являющиеся идейными наследниками коллаборационистов, предпринимают активные попытки переписать историю тех трагичных дней, принизить роль Советского Союза в победе над нацизмом, воскресить уже давно развенчанные мифы о якобы равной ответственности СССР и нацистской Германии в начале войны, об «оккупации», а не освобождении Красной армией стран Восточной Европы. Для того чтобы противостоять этой ревизионистской кампании, представляется целесообразным еще раз обратиться к перипетиям международных отношений межвоенного периода, в частности рассмотреть вопросы, почему провалились попытки формирования единого фронта антифашистских сил в 1930-е годы и почему складывание антигитлеровской коалиции стало все-таки возможным.

В центре проблематики статьи — сложное переплетение соображений соперничества и сотрудничества, взаимного недоверия и желания найти союзника в условиях нараставшего международного кризиса, которое обусловливало динамику отношений в треугольнике СССР–США–Великобритания на рубеже 1930–1940-х годов. В статье подробно разобраны причины, по которым все усилия по созданию системы коллективной безопасности в довоенный период оказались безрезультатными перед лицом политики «умиротворения», обернувшейся завоеванием А. Гитлером почти всей Европы. Только вступление в войну СССР изменило трагический ход событий и внесло решающий вклад в победу народов над агрессорами. Автор подчеркивает в этой связи, что особую роль сыграли реализм, здравый смысл и готовность к взаимодействию, проявленные в тот момент И.В. Сталиным, Ф. Рузвельтом и У. Черчиллем. И хотя в отношениях между державами антигитлеровской коалиции оставалось много нерешенных проблем, не раз приводивших к острым разногласиям, их лидерам удалось в самый решающий момент подняться над застарелыми обидами, идеологическими расхождениями и конъюнктурными политическими интересами, осознать общность своих стратегических целей в борьбе с нацизмом. В этом, по мнению автора, скрыты формула успеха антигитлеровской коалиции и одновременно важный исторический урок для современных политиков. Само складывание этой коалиции стало крупнейшим водоразделом в истории ХХ столетия, определившим ход дальнейшего развития человечества и заложившим основы послевоенного миропорядка на следующие полвека.

В статье представлен подробный анализ, как в условиях постепенной кристаллизации биполярного порядка военные и политики СССР, США и Великобритании оценивали итоги завершившегося глобального конфликта; на какие сценарии и прогнозы опирались в ходе своего стратегического планирования; считали ли уроки Второй мировой войны устаревшими ввиду появления атомной бомбы. Автор подчеркивает специфику периода 1945–1949 гг.: влияние еще очень свежего опыта беспрецедентных по масштабу и разрушительности боевых действий, наличие американской атомной монополии и отсутствие системы классического ядерного сдерживания. В статье проводится сравнительный анализ оценок «уроков войны» в Москве, Вашингтоне и Лондоне, направленный на демонстрацию их сходства и различий. Автор приходит к выводу о том, что прошедший конфликт, представший прообразом эвентуальной «большой войны» в будущем, рассматривался в трех столицах как образец «тотальной войны» практически глобального масштаба, как конфликт, требовавший тщательной подготовки еще в мирный период и милитаризации гражданской жизни. Реальное стратегическое планирование СССР, США и Великобритании находилось под серьезным влиянием сценариев Второй мировой войны. В Москве готовились отразить агрессию на западных рубежах или на Дальнем Востоке, желая не допустить ошибок периода «Барбароссы». В Вашингтоне признавали конвенциальное превосходство Советского Союза в Старом Свете, не исключая того, что Советская армия займет Западную Европу, которая лишь затем будет отвоевана американцами и их союзниками в духе операции «Оверлорд». В Лондоне шансы на оборону по Рейну рассматривали как слабые, а базовый сценарий строили на эвакуации войск на Британские острова («тень Дюнкерка») и на масштабных стратегических бомбардировках национальной территории СССР и подконтрольных ему стран. Даже «ядерный фактор», вносивший очевидную новизну в стратегическую ситуацию послевоенного периода, играл пока меньшую роль, чем на дальнейших этапах «холодной войны». Тень Второй мировой войны и ее уроки давали о себе знать много позже 1945 г.

За последние годы история Второй мировой войны сама превратилась в своеобразное поле боя в «битве памяти». И это неслучайно. Помимо очевидного факта, что попытки ревизии итогов этого глобального конфликта служат отражением современных межгосударственных противоречий, следует отметить как минимум еще одно обстоятельство. «Тень» Второй мировой оказалась очень длинной. Это выражается не только в том, что мы по-прежнему живем в системе международных отношений, в основе своей сформированной по итогам событий первой половины 1940-х годов, но и в том, что мы смотрим на окружающую действительность через призму концепций и понятий, которые появились в условиях этой войны, под ее давлением и несут на себе ее отпечаток. В частности, речь идет о концепции «национальной безопасности». В данной статье рассмотрена история появления и развития этой концепции в США. Автор отмечает, что понятие «национальная безопасность» существовало на протяжении всего ХХ в., но до середины столетия отождествлялось преимущественно с обороной государства. Во время войны произошло разделение двух понятий. В статье рассматривается, какие именно уроки Второй мировой повлияли на переосмысление данного понятия и наполнение его новым содержанием, как происходила выработка взглядов на национальную безопасность в 1940-е годы. Рассмотрены также дискуссии, предшествовавшие принятию Закона о национальной безопасности (1947), и первые результаты его применения. Показано, что, с одной стороны, в основе концепции «национальной безопасности» лежало принципиальное признание существования особого состояния «между миром и войной», для успешного функционирования в условиях которого государству необходимо опираться на широкий спектр инструментов как экономического и военно-политического, так и идеологического характера. Под влиянием уроков войны национальная безопасность начала рассматриваться как «надстройка» над обороной, призванная не только интегрировать различные компоненты политики государства, но и устранять или по крайней мере сглаживать возникающие между ними противоречия. С другой стороны, с самого начала концепция «национальной безопасности» приобрела ярко выраженный проактивный, наступательный и экспансионистский характер. Выступая своеобразной антитезой концепции «коллективной безопасности», данное понятие отражало стремление элит США не просто встроиться в существующую систему международных отношений, а создать новую, которая будет базироваться на американских ценностях и обеспечивать устойчивое функционирование американской экономики. «Внешним продолжением» национальной безопасности США должна была служить и создававшаяся система военно-политических союзов. Автор заключает, что именно многомерность понятия «национальная безопасность», обусловленная многомерностью вызовов, с которыми столкнулись государства в годы Второй мировой войны, объясняет его востребованность при изучении современных проблем мировой политики.

Подписание «Акта о безоговорочной капитуляции Японии» 2 сентября 1945 г. подвело формальный итог самой разрушительной и кровопролитной войны в истории человечества. Еще до этого события начала формироваться новая расстановка сил на международной арене, просуществовавшая почти полвека. При этом сразу стало очевидно, что союзники по антигитлеровской коалиции имеют разные представления о том, каким должен стать мир после войны. Традиционно и в отечественной, и в зарубежной академической литературе особое внимание в этой связи уделяется комплексу проблем, связанных с решением судьбы побежденной Германии. В данной статье предполагается дать краткий обзор процесса выработки рекомендаций по переустройству Японии, проходившего под эгидой Государственного департамента США в 1939–1945 гг. и ставшего исходным пунктом формирования так называемой Сан-Францисской подсистемы международных отношений. В первой части статьи обозначены трудности, с которыми столкнулось руководство американского внешнеполитического ведомства, когда встала задача разработки планов послевоенного устройства Дальнего Востока. К числу таких проблем автор относит прежде всего острый дефицит подготовленных кадров, который в итоге вынудил Госдепартамент использовать свои связи с частными исследовательскими организациями и привлечь их к долгосрочному планированию. Автор отмечает, что если до вступления США в войну американские планировщики придерживались достаточно жестких позиций в отношении Японии, то после Перл-Харбора ситуация парадоксальным образом изменилась. Во второй части статьи подробно рассмотрены противоречия между теми политиками и экспертами, которые считали, что при формировании послевоенного порядка на Дальнем Востоке следует прежде всего сотрудничать с Китаем, и теми, кто продвигал идею налаживания отношений с Японией. Эти группы получили неофициальные названия «китайская команда» и «японская толпа» соответственно. В статье показано, что по мере приближения окончания войны отмеченные противоречия постепенно отходили на второй план, а на первый выступали задачи развития межведомственного взаимодействия, выработки Государственным департаментом, Военным и Военно-морским министерствами согласованной позиции в отношении будущего Японии. Результатом этой работы стала серия меморандумов, которые заложили основу всей послевоенной политики США применительно к Японии. Подводя итог проведенному анализу процесса принятия стратегических решений в Вашингтоне в военное время, автор обращает внимание на его планомерность, тщательность и гибкость. Результатом стало, казалось, невозможное: из ярого противника Соединенных Штатов на Тихом океане Япония превратилась в их самого надежного союзника, каковым остается до настоящего времени.

История разработки и реализации «плана Маршалла» достаточно подробно изучена как в отечественной, так и в зарубежной академической литературе. Тем не менее ряд аспектов данной проблематики по-прежнему требуют дальнейшего, более глубокого изучения. В частности, представляется целесообразным рассмотреть подробнее реакцию Великобритании и Франции на инициативу государственного секретаря США и влияние «плана Маршалла» на процессы европейской интеграции. Как показано в данном исследовании, реакция эта была далеко не однозначной, что высветило ряд расхождений между ключевыми странами Запада касательно как отношений друг с другом, так и подходов к послевоенному восстановлению и развитию Европы. В статье подробно прослежена эволюция позиций французского и британского руководства по этим вопросам с первых обсуждений проектов получения помощи от США до окончательного принятия ими «плана Маршалла». Показано, что ключевые противоречия концентрировались вокруг проблем взаимодействия с СССР, германского вопроса, согласования объемов и условий получения помощи странами Европы. Необходимость отстаивания собственных интересов в ходе трудных переговоров с американскими представителями, с одной стороны, способствовала быстрому сближению позиций Великобритании и Франции, а с другой — активизировала обсуждение проектов западноевропейской интеграции. Автор отмечает в этой связи, что перспектива экономического объединения стран региона вызывала смешанные чувства в американской элите. Часть ее рассматривала этот процесс как важный элемент сплочения стран Запада, в частности как средство преодоления противоречий по германскому вопросу. В то же время другая часть опасалась, что интеграция экономик стран Западной Европы может обернуться появлением нового конкурента для самих США. Автор приходит к выводу, что расширение влияния интеграционных идей в Европе в 1947–1948 гг. было обусловлено целой совокупностью факторов, включавшей как комплекс внутриевропейских политических процессов, так и краткосрочные и долгосрочные последствия «плана Маршалла». При этом если с точки зрения развития экономики Западной Европы эти последствия носили неоднозначный характер и до сих пор являются предметом споров среди исследователей, то с точки зрения политики, международных отношений «план Маршалла» стал фактором, усиливавшим межблоковое противостояние в Старом Свете, характерное для периода «холодной войны».

После разгрома Франции нацистской Германией летом 1940 г. Великобритания осталась один на один с рейхом. Она выдержала первый акт «битвы за Англию», но вести полномасштабную войну на континенте не могла. В этих условиях особое значение приобретала защита позиций в Средиземном море и на Ближнем Востоке. Именно изучению борьбы Великобритании за Ближний Восток в 1941 г. посвящена данная статья. В ней предпринята попытка последовательно проанализировать три эпизода этой борьбы (в Ираке, Сирии и Иране), вписав их в контекст общей логики германо-британского противостояния в рассматриваемый период.

Как подчеркивает автор, потенциальное утверждение германской гегемонии на Ближнем Востоке сделало бы почти безнадежной оборону Суэца, крайне затруднило бы сообщение с Индией и дало бы рейху доступ к неисчерпаемым запасам топлива. Реализации этого, катастрофического для Великобритании, сценария способствовали антианглийские настроения части ближневосточных политических и военных элит. В этих условиях правительство У. Черчилля перешло к решительным действиям. В статье подробно рассмотрены операции Великобритании в Ираке и Сирии. При этом особое внимание уделено сложной динамике отношений британского кабинета с режимом Виши и движением «Свободная Франция». Как отмечает автор, особой напряженностью характеризовались вопросы, связанные с определением будущей судьбы Сирии и Ливана, предоставлением им независимости. В случае с Ираном на первый план выходила выработка общей позиции с Советским Союзом. Угроза роста германского влияния в регионе, а также необходимость установления еще одного канала поставок союзной помощи в СССР способствовали тому, что стороны быстро пришли к согласию. После совместной англосоветской военной операции в августе–сентябре 1941 г. Иран был поделен на зоны оккупации. Наконец, отдельно в статье рассмотрена позиция Великобритании в отношении нейтралитета Турции. Автор заключает, что в результате описанных военных операций на Ближнем Востоке был создан своеобразный «временный режим» британского доминирования. Однако никуда не исчезло англо-французское и англосоветское соперничество, к которому добавилось растущее присутствие на Ближнем Востоке Соединенных Штатов. Все это закладывало базу для новых конфликтов уже в послевоенный период.

В середине ХХ в. на севере Европы сложилась уникальная подсистема международных отношений, которая сделала этот регион одним из самых стабильных и мирных на протяжении всего периода «холодной войны». Сейчас, когда градус напряженности в региональных отношениях снова начинает возрастать, выступая проекцией общего роста конфликтности в современной мировой политике, обращение к урокам истории периода Второй мировой войны, а также ее кануна и первых послевоенных лет приобретает новую актуальность. В данной статье проводится комплексный анализ эволюции внешнеполитических концепций скандинавских стран по вопросам политики нейтралитета с середины 1930-х до конца 1940-х годов. В первой части рассмотрены их подходы к проблеме формирования системы коллективной безопасности в регионе в межвоенный период. В центре внимания находится шведский проект Северного оборонительного союза, согласно которому в качестве лучшей гарантии сохранения нейтралитета рассматривались упрочнение и углубление военной кооперации государств региона, их способности совместными усилиями сдерживать агрессию извне. Эта идея так и не была реализована, столкнувшись как с прохладной реакцией лидеров Норвегии и Дании, так и с подозрительным отношением ведущих мировых игроков. Ключевую роль, по мнению автора, сыграло то обстоятельство, что Швеция, Норвегия, Дания и Финляндия в тот момент ориентировались на разные, противостоявшие друг другу великие державы. Во многом это же обстоятельство предопределило и судьбу скандинавских стран в годы войны, когда практически все они, оказавшись зажатыми в тисках двух сражавшихся блоков, были в той или иной форме втянуты в воронку мирового конфликта. Победа антигитлеровской коалиции открыла перед государствами региона новые возможности, но и поставила новые проблемы: в процессе формирования биполярного мира они стремительно превращались в объект борьбы сверхдержав за сферы влияния и союзников на северном фланге европейской подсистемы. В этих условиях Швеция снова выступила с идеей о необходимости сохранения мира посредством отстаивания политики нейтралитета, воплощением которой стал проект Скандинавского оборонительного союза. В заключительной части статьи подробно рассмотрена реакция на этот проект как скандинавских стран, так и СССР, США и Великобритании. Показано, что, хотя реакция эта снова носила по меньшей мере настороженный характер, а сам проект так и остался нереализованным, инициативы Швеции способствовали формированию на севере Европы особой архитектуры безопасности. В ее основе лежало условное распределение ролей для каждого из государств региона, а на нейтральную Швецию ложились функции уравновешивающей силы в этой уникальной системе эквилибриума.