Страны Центральной Азии и Южного Кавказа в 2021 г. проходят важный этап 30-летия своей современной государственности. Согласно парадигме транзитологии основная траектория изменений в государстве при отходе от авторитарного строя направлена на постепенную либерализацию политических систем и демократизацию политических процессов. 
Этому пути должны были (с точки зрения господствующих теоретических подходов) последовать и государства постсоветского пространства. Однако обращение к рассмотрению конкретных сценариев смены власти в регионе Центральной Азии и Южного Кавказа дает гораздо более неоднозначную картину. Можно заметить, что смена правящих элит в выбранных странах осуществлялась очень разными способами. Реализация того или иного сценария передачи власти всякий раз обусловливалась сложным сочетанием внутренних и внешних факторов, включая особенности политического устройства государства, его этнический состав, социально-экономическое положение и внешнее окружение. Тем не менее можно выделить несколько ключевых вариантов: революционный сценарий, подразумевающий насильственную смену власти; внутриэлитный консенсус; передачу власти преемнику; династический сценарий; демократические выборы; уход президента в отставку. При этом сравнительный анализ политических процессов, разворачивавшихся в регионе на протяжении последних 30 лет, показал, что институционально страны Центральной Азии и Южного Кавказа в целом не готовы к конкурентной политике, поскольку она рассматривается их руководством как угроза устойчивости государственности и интересам поддерживающих его групп влияния. В качестве еще одной причины можно назвать усиление роли неформальных, архаичных политических практик: многим постсоветским странам свойственна сакрализация власти, когда интересы правящего клана отождествляются с интересами государства и вокруг этого тождества выстраивается специфическая государственная идеология.
Проведенный анализ позволяет констатировать ограниченность возможностей применения существующих теоретических подходов в области транзитологии для объяснения и, тем более, прогнозирования хода трансформации политических процессов на постсоветском пространстве, а также указывает на необходимость разработки новых объяснительных моделей, которые в большей степени учитывали бы особенности региональных политических систем.

Регион Центральной Азии традиционно имеет особое значение для внешней политики России как в силу его экономического потенциала, так и, особенно, с точки зрения обеспечения национальной безопасности. 
Уже поэтому резкое обострение ситуации в Афганистане летом‒осенью 2021 г., связанное со стремительным военным разгромом и последующим падением прозападного режима, а также с приходом к власти в стране движения «Талибан», признанного в России террористическим, не могло не вызвать серьезной озабоченности у российского руководства. События в Афганистане оказались в фокусе внимания и экспертного сообщества, вызвав целый шквал комментариев и прогнозов. Эти публикации, хотя и были подготовлены в «экстренном порядке», по горячим следам событий, базируются на опыте многолетних исследований и наблюдений. В данной статье предпринимается попытка зафиксировать и обобщить картину военно-политической ситуации в регионе Центральной Азии, какой ее застал новый кризис в Афганистане и какой она видится сейчас отечественным и зарубежным экспертам. В первой части дана характеристика позиций и интересов ряда важнейших региональных и вне региональных субъектов международных отношений, оказывающих существенное влияние на развитие военно-политической ситуации в Центральной Азии. Во второй части рассмотрена реакция Российской Федерации на резкое обострение обстановки в Афганистане, сопровождавшее приход к власти там движения «Талибан». Наконец, в третьей части представлен обзор новейших экспертных комментариев и аналитических докладов, в которых предпринимается попытка оценить масштаб и возможные международные последствия этих событий. Проведенное исследование позволяет приблизиться к пониманию перспектив развития региональной военно-политической ситуации в целом и вызовов, которые она таит для интересов национальной безопасности Российской Федерации.

В 2021 г. Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) исполняется 20 лет. Это событие дает хороший повод для того, чтобы проанализировать ее деятельность за прошедшие два десятилетия, подвести некоторые итоги и попытаться спрогнозировать дальнейшие шаги и направления развития ШОС в ближайшем будущем. В статье рассмотрены этапы становления ШОС, а также особенности ее институциональной структуры, подробно освещены основные направления деятельности организации, которые охватывают прежде всего четыре сферы: политику, вопросы безопасности, экономику и гуманитарное сотрудничество. Особое внимание уделено ходу и решениям Душанбинского саммита ШОС, направленным на укрепление взаимодействия стран-членов в борьбе с последствиями продолжающейся пандемии SARS-CoV-2 и вызовами безопасности, которые возникают в условиях резкого обострения ситуации в Афганистане. В последнем случае речь идет прежде всего об усилении угрозы распространения терроризма, экстремизма и увеличении наркотрафика из Афганистана в соседние страны Центральной Азии. Подчеркивается ключевая роль Региональной антитеррористической структуры (РАТС) ШОС в парировании этих вы-зовов. Наконец, рассмотрены предпосылки и возможные последствия, связанные со вступлением в ШОС Ирана, процедура принятия которого в состав полноправных членов организации также была запущена в ходе саммита в Душанбе. Автор заключает, что за 20 лет своей истории ШОС прошла значительный путь, превратившись из региональной по географическому охвату и функционалу организации во влиятельного субъекта мировой политики, который играет ключевую роль в поддержании мира и стабильности в регионе Центральной Азии и деятельность которого может послужить толчком к созданию новой неконфронтационной модели межгосударственных отношений.

Болезненные политические, экономические и социальные потрясения, вызванные событиями «арабской весны», поставили властные элиты государств Ближнего Востока перед необходимостью переосмыслить традиционные подходы к поддержанию стабильности и безопасности в регионе. Это обстоятельство не могло не отразиться на деятельности Совета сотрудничества арабских государств Залива (ССАГЗ), который изначально преследовал цель способствовать укреплению взаимодействия между странами региона в сфере безопасности. В данной статье предпринимается попытка выявить ключевые события, факторы и тенденции, которые влияли на деятельность ССАГЗ в этом направлении в течение 10 лет с момента начала «арабской весны». Показано, что «арабское пробуждение» подтолкнуло государства — члены ССАГЗ к углублению военно-политической интеграции, призванной повысить оборонный потенциал стран региона и их возможности в отражении внешних и внутренних угроз. Среди этих угроз первое место по-прежнему отводится Ирану. Более того, как отмечает автор, в условиях активизации его политики на Ближнем Востоке ССАГЗ начинает занимать всё более жесткую позицию в отношении этой страны. 
Тегеран открыто обвиняется во вмешательстве во внутренние дела государств — членов ССАГЗ, поддержке незаконных шиитских группировок, действующих на их территории, разжигании межконфессиональной розни. 
В этом контексте особую озабоченность ССАГЗ вполне предсказуемо вызывает иранская ядерная программа. При этом автор отмечает, что хотя позиция Совета сотрудничества в отношении Ирана была и остается единой, подходы отдельных стран - членов к ее практической реализации подчас достаточно существенно различались. В частности, против чрезмерно жесткой политики в этой сфере выступал Катар. Это обстоятельство, а также обвинения Дохи в поддержке террористических и экстремистских группировок привели к двум кризисам, потрясшим ССАГЗ в 2010-е годы. 
Тот факт, что в конце концов эти кризисы были преодолены, показывает, по мнению автора, что вопросы обеспечения региональной безопасности объективно требуют укрепления единства Совета сотрудничества. Тем более когда к угрозам военного характера добавилась угроза распространения SARS-CoV-2. Автор заключает, что начало пандемии, которое уже поставило перед ССАГЗ задачу укрепления сотрудничества в сфере здравоохранения, будет способствовать усилению внимания со стороны государств-членов к различным невоенным вызовам безопасности, в том числе эпидемиологическим и экологическим.

В статье рассматривается эволюция внешней политики Саудовской Аравии после событий «арабской весны» 2011 г. в контексте общих изменений в регионе Ближнего Востока и арабского мира. В это десятилетие, как подчеркивает автор, внешняя политика королевства подверглась фундаментальной трансформации. Изменения коснулись в первую очередь самой сущности саудовского внешнеполитического курса в силу переосмысления политическим истеблишментом подходов к определению роли страны в регионе и мире. До 2011 г. эта роль связывалась с защитой интересов международного мусульманского сообщества, когда Саудовская Аравия — «страна Двух Святынь» — позиционировала себя как его центральное звено и в достижении своих внешнеполитических целей опиралась главным образом на свой религиозный авторитет и финансовые возможности. Однако события «арабской весны», которые, по мнению руководства Саудовской Аравии, спровоцировали региональный хаос и способствовали выходу на авансцену политической жизни экстремистских групп и течений, потребовали существенной корректировки традиционных подходов и установок. Саудовская Аравия с большей четкостью, чем когда бы то ни было, заявила о своем статусе национального государства, которое имеет собственные, не связанные только с абстрактной «мусульманской уммой» интересы и, более того, претендует на роль регионального лидера. 
Впрочем, как показывает автор, эти новые установки не означали полного разрыва с предшествующей практикой. Ядром внешней политики Саудовской Аравии осталось противостояние с Ираном, которое приобрело еще более жесткий характер. В статье показано, что именно противодействие Ирану, в обосновании которого теперь присутствует еще и дискурс защиты национальных интересов королевства, предопределило характер и конкретное наполнение деятельности Саудовской Аравии по всем ключевым направлениям ее внешней политики, включая взаимодействие с Советом сотрудничества арабских государств Залива (ССАГЗ), подходы к решению палестино-израильского конфликта, борьбу с терроризмом и, наконец, от-ношения с Соединенными Штатами. Трансформация саудовской внешней политики, с одной стороны, открыла новые возможности для укрепления взаимодействия королевства с Израилем, а с другой — предопределила нарастание кризисных тенденций и противоречий в рамках стратегического партнерства с США. В этой связи автор заключает, что в настоящий момент перед Саудовской Аравией особенно остро стоит задача диверсификации внешней политики для повышения международного веса и субъектности королевства.

Цифровая дипломатия открывает перед государствами новые возможности по формированию благоприятного имиджа на международной арене, донесению своей точки зрения на актуальные проблемы, по реализации долгосрочных внешнеполитических стратегий. В то же время она ставит и совершенно новые проблемы. Главная из них — установление доверительного и конструктивного диалога с аудиторией в виртуальном пространстве. Развитие такого диалога в рамках цифровой дипломатии является одним из приоритетов современной внешней политики Швеции. 
На основании анализа деятельности ключевых шведских государственных организаций и ведомств, участвующих в реализации цифровой дипломатии страны, — Министерства иностранных дел Швеции, Шведского института, Шведской туристической ассоциации (Svenska Turistföreningen), Организации национального туризма Швеции Visit Sweden) — автор выявляет ключевые отличительные особенности данного направления внешней политики Стокгольма. В частности, отмечается готовность правительства использовать инновационные и креативные методы и форматы для про-движения своих медиапроектов. Яркими примерами могут служить такие инициативы, как «Второй Дом Швеции», «Кураторы Швеции», «Шведский номер», нацеленные на интенсификацию и повышение качества коммуникации с зарубежной аудиторией. При этом профильные организации и институты особый акцент делали на развитии диалоговой формы коммуникации, что, в частности, нашло отражение в проведении онлайн-сессий в формате «вопрос–ответ» с дипломатическими сотрудниками, а также в активном взаимодействии официальных лиц и представителей гражданского общества с иностранными пользователями в социальных медиа. 
Кроме того, ведущие акторы шведской цифровой дипломатии стремились усилить вовлеченность иностранной аудитории в обсуждение важных для внешнеполитической повестки Швеции вопросов и побудить ее принять участие в их решении. Наиболее ярко это проявилось в медиакампаниях, направленных на ликвидацию дискриминации в отношении женщин и гендерного насилия.
Автор приходит к выводу, что шведское государство смогло добиться определенного успеха в области построения диалога с зарубежной ауди-торий. Однако пока этот диалог всё же носит недостаточно системный характер и зависит в первую очередь от активности и инициативности отдельных политиков и дипломатов.

В последнее время проблематика регулирования автономных систем вооружений приобрела качественно новое значение. Несмотря на то что разработка данного типа оружия началась еще в ХХ в., технологический прогресс открывает возможности полностью роботизировать боевые системы, исключив участие человека при их эксплуатации. В данном контексте возникает целый ряд этико-правовых и нормативных коллизий, которые мировому сообществу еще предстоит разрешить. В рамках настоящей статьи предпринята попытка проанализировать дискуссии в западном и отечественном экспертных сообществах вокруг проблем и перспектив использования смертоносных автономных систем (САС). Автор отмечает, что в ключевых вопросах взгляды российских и зарубежных исследователей совпадают, разница заключается скорее в степени интенсивности соответствующего дискурса — на Западе он значительно более активен. 
В настоящий момент наиболее интенсивная полемика среди как отечественных, так и западных экспертов ведется по двум направлениям: вокруг проблемы реальной и возможной автономности смертоносных систем и связанной с ней проблемы подотчетности, а также вокруг перспектив правового регламентирования использования САС на международном уровне. При этом и российские, и зарубежные эксперты сходятся во мнении, что современное международное гуманитарное  право (МГП) не способно адекватно решить вопросы, которые возникают в связи со всё более активной разработкой и внедрением САС. Всё это указывает на необходимость скорейшей адаптации МГП к реалиям современной эпохи, что в свою очередь требует принятия согласованных мер со стороны ведущих государств и международных организаций.