Современная девелопменталистика оперирует множеством похожих терминов, которые зачастую употребляются довольно беспорядочно. В то время как термин «устойчивое развитие», прочно утвердившись в теории и политике, стал практически инвариантным, содержательное наполнение понятия «безопасность» до сих пор отличается многообразием. В паре с «устойчивым развитием» можно увидеть и «экологическую безопасность», и «человеческую безопасность», и, наконец, «устойчивую безопасность». Исходя из базового тезиса о неразрывности связки «безопасность — развитие», автор статьи пытается проследить видоизменение ее первого компонента. Анализ содержания концептов, оформившихся в науке в последние три десятилетия (начиная с появления парадигмы «устойчивого развития» и до сегодняшнего дня), позволяет проследить процесс становления одного из самых молодых понятий современной девелопменталистики — «устойчивая безопасность». В статье показано, как на начальном этапе оформления концепта «устойчивое развитие» базовый нексус характеризовался диадой «устойчивое развитие — безопасность окружающей среды». В конце последней декады ХХ столетия появилось новое измерение «связки» — «человеческая безопасность — устойчивое развитие». Однако процесс его концептуализации был нарушен так называемой секьюритизацией развития. Ответом девелопменталистского сообщества на секьюритизацию стала концепция «устойчивой безопасности». Характеризуя ее основные параметры, автор вместе с тем подчеркивает, что единого и целостного подхода к ее интерпретации в западном девелопменталистском сообществе до сих пор не сформировалось.

На протяжении десятилетий после окончания Второй мировой войны отношения между США и Великобританией, хотя и переживали взлеты и падения, в целом отличались беспрецедентно высоким уровнем взаимного доверия и сотрудничества. Для обозначения этого феномена в официальном и академическом дискурсах утвердился термин «особые отношения». В постбиполярный период внешняя политика Э. Блэра, казалось, открыла для них «второе дыхание». Вместе с тем ее спорные результаты, а также ряд событий 2010-х годов сделали необходимым переосмысление значимости этого союза. Более того, запуск процедуры выхода Великобритании из ЕС после победы сторонников Брексита на референдуме 2016 г., а также демонстративное стремление нового американского президента Д. Трампа пересмотреть принципы взаимодействия США с европейскими союзниками привели к распространению скептических оценок возможности сохранения особых англо-американских отношений. В данной статье предпринята попытка проанализировать их современное состояние и перспективы развития. В первой части на основе широкого массива научной литературы изучены основные подходы к определению сути особых отношений, причины их складывания, роль и значение для каждой из сторон. Автор солидаризируется с теми исследователями, которые связывают устойчивость американо-британского сотрудничества с высоким уровнем его институционализации в военной и разведывательной областях, а также в сфере ядерных технологий. Во второй части подробно рассмотрены дискуссия среди политиков и экспертов в 2010-х годах относительно состояния и перспектив особых англоамериканских отношений, а также реакция на нее в СМИ. Особое внимание уделено докладам о состоянии американо-британских отношений, подготовленным Комитетом по международным делам палаты общин британского парламента, а также докладу сэра Джона Чилкота об обстоятельствах вступления Великобритании в войну в Ираке в 2003 г. Обращаясь к анализу американо-британских отношений на современном этапе, автор отмечает беспокойство США в связи с возможностью снижения британского военного потенциала, вступлением Великобритании в Азиатский банк инфраструктурных инвестиций и выходом ее из ЕС. В то же время автор заключает, что в ближайшие годы этот беспрецедентно устойчивый союз не утратит своего значения для обеих стран. Несмотря на спекуляции по поводу сокращения могущества Великобритании, США нуждаются в ее политическом, военном и разведывательном потенциале для проецирования силы в ключевых регионах мира.

2017 г. был объявлен перекрестным Годом образования и науки в России и Великобритании. В условиях неослабевающей напряженности в отношениях между двумя странами эта инициатива открывала возможности для возобновления конструктивного диалога по целому ряду направлений научно-технического сотрудничества, а также для переговоров в рамках дипломатии «второго трека». В течение года были проведены совместные мероприятия, которые, с одной стороны, подтвердили значительный потенциал, заключенный в научной дипломатии, а с другой — показали существенные различия в российских и британских подходах к пониманию ее целей и задач. В этой связи целесообразно обратиться к изучению особенностей британской научной дипломатии, для того чтобы понять ее роль во внешней политике страны. В первой части статьи анализируется наиболее распространенное в специализированной литературе рабочее определение научной дипломатии, согласно которому она подразделяется на три направления: «наука в дипломатии», «наука для дипломатии» и «дипломатия для науки». Отличительной чертой научной дипломатии представляется прямая привязка такой деятельности к национальным интересам. При этом научная дипломатия может восприниматься по-разному: как инструмент увеличения «мягкой силы» государств, как один из механизмов предотвращения и урегулирования конфликтов или как часть системы глобального управления. Подобный многомерный подход к определению научной дипломатии в целом характерен и для Великобритании. Во второй части статьи подробно изучена эволюция становления дискурса научной дипломатии в официальных внешнеполитических документах и стратегиях научно-технологического развития страны. Выявлена фундаментальная преемственность в подходах к определению целей и функций научной дипломатии всех британских правительств на протяжении последних двух десятилетий. Наконец, подробно проанализированы особенности организационно-институционального оформления британской научной дипломатии. Освещена деятельность всех задействованных в реализации ее целей ключевых государственных и негосударственных институтов, обществ и организаций. Автор приходит к выводу, что научная дипломатия Великобритании реализуется в тесной связке с основными внешнеполитическими установками и приоритетами страны, органично дополняя традиционные средства и инструменты. При этом значение научной дипломатии еще больше возросло в условиях начала процедуры выхода Великобритании из Европейского союза.

«Арабское пробуждение» стало большим испытанием для государств Ближнего Востока и Северной Африки (БВСА), изменив политический ландшафт региона. Одним из ключевых проявлений охватившего арабский мир кризиса оказалось беспрецедентное усиление радикальных джихадистских группировок. Наибольшую известность среди них приобрела организация «Исламское государство Ирака и Леванта», которая летом 2014 г. захватила огромные территории в Сирии, где шла кровопролитная гражданская война, и Ираке, прошедшем через сложный, сопряженный со множеством рисков путь строительства новой государственности после свержения режима С. Хусейна, и провозгласила на этих территориях исламский халифат, изменив самоназвание на «Исламское государство» (ИГ). В отличие от правительства Башара Асада, иракские власти получали масштабную помощь в борьбе с ИГ от стран Запада и организаций, где последние имеют преобладающее влияние, в том числе от институтов Группы Всемирного банка, для которых содействие стабилизации ситуации и восстановлению освобожденных от джихадистов районов в Ираке стало одним из главных направлений деятельности в БВСА. Цель статьи — выявить основные мотивы предоставления Всемирным банком помощи Ираку после начала войны с ИГ, а также объяснить выбор им определенных видов, каналов, инструментов и секторальных направлений содействия в столь непростой период. Статья состоит из трех крупных разделов. В первом дана характеристика приоритетов деятельности Всемирного банка в Ираке в контексте эволюции его региональной стратегии после «Арабского пробуждения», во втором исследуются отдельные проекты содействия развитию, инициированные после 2014 г. Наконец, последний раздел посвящен участию Всемирного банка в подготовке оценок потребностей Ирака в восстановлении после освобождения страны от ИГ и пакета программных документов на среднесрочную перспективу. По результатам исследования выявлено, что программа Всемирного банка в Ираке после 2014 г. стала ярким свидетельством процесса секьюритизации повестки дня этой стержневой для сферы содействия международному развитию организации. При разработке и реализации стратегии деятельности в Ираке после 2014 г. Банк руководствовался в первую очередь политико-стратегическими, а не экономическими мотивами, исходя при выборе проектов из императивов укрепления государственных институтов и восстановления доверия к ним населения в наиболее уязвимых к радикализации областях страны.

Концепция нормативной силы утверждает приоритет ценностей над политическими интересами и обозначает способность субъектов международных отношений формировать глобальные нормы поведения на мировой арене и побуждать других акторов следовать им во внешней и внутренней политике. Традиционно одним из главных носителей нормативной силы считался Европейский союз, однако пересмотр Европейской политики соседства в 2015 г. изменил повестку взаимодействия ЕС со странами-партнерами, усилив прагматическую сторону. В этом отношении пример Южного Кавказа представляет особый исследовательский интерес в силу наглядности того, каким образом три страны одного региона, по-разному восприняв повестку партнерства с Брюсселем, пришли к различным форматам сотрудничества, несмотря на изначально схожие стартовые условия. В статье сопоставлены нарративы о принадлежности к Европе в публичных заявлениях официальных представителей Армении, Грузии и Азербайджана. С одной стороны, подобный подход позволил показать, каким образом перечисленные страны смогли реализовать нормативный компонент в отношениях с ЕС для продвижения собственной внешнеполитической повестки, в том числе используя к своей выгоде противоречивость политики самого Евросоюза. С другой стороны, в статье показана потенциальная конфликтогенность Европейской политики соседства, которая, стирая границы между странами-партнерами и самим ЕС, одновременно создает новые линии разделения, очерчивая пространство за рамками круга дружественных государств. В этом случае наблюдается своеобразный парадокс нормативности, когда самоидентификация Евросоюза вопреки декларируемой универсальности его ценностей носит характер эксклюзии, основанной на отрицании возможности вхождения в европейское пространство некоторых стран. Это существенно ослабляет нормативное влияние ЕС, так как ставит под сомнение саму идею его нормативной силы и вместо региональной стабилизации скорее способствует еще большей фрагментации региона.

Публикация подготовлена по итогам научного семинара «Восстановление Ирака: внутренняя логика и роль внешних акторов», проведенного 26 июня 2018 г. Центром проблем безопасности и развития факультета мировой политики МГУ в партнерстве с Центром арабских и исламских исследований Института востоковедения РАН в рамках мониторинга международных усилий по содействию укреплению государственности в странах Ближнего Востока, затронутых «Арабским пробуждением». В представленном материале обобщены результаты изучения внутреннего и международного контекста организованной при поддержке ООН, Всемирного банка и ЕС 12–14 февраля 2018 г. в Эль-Кувейте представительной международной конференции по восстановлению Ирака — одного из крупнейших донорских форумов последних лет. Дана оценка внутренней обстановки в Ираке на момент проведения конференции, обозначены общие параметры распределения обязательств между группами доноров, объяснена логика действий ключевых «традиционных» (США, ЕС, ФРГ) и «нетрадиционных» доноров (Турции, Ирана, монархий Персидского залива), а также международных организаций. Особое внимание уделено сопоставлению контекста проведения и итогов форума в Эль-Кувейте и Мадридской конференции 2003 г. — первого мероприятия по сбору средств на восстановление Ирака, состоявшегося после свержения режима С. Хусейна. Сделан вывод о том, что принятие участниками форума 2018 г. в целом весьма скромных обязательств (причем преимущественно в виде кредитов) объясняется главным образом изменением позиции «традиционных» доноров, в первую очередь США: их нежеланием инвестировать значительные средства в известную крайне высоким уровнем коррупции страну, а также уверенностью в способности богатого нефтью Ирака покрыть потребности в восстановлении из собственных средств. В этих условиях происходит зримое и закономерное перераспределение ролей в пользу руководствующихся совершенно иной логикой «нетрадиционных» доноров, прежде всего региональных акторов: Турции, Ирана, Саудовской Аравии, ОАЭ. Подобные трансформации заметны на уровне и многосторонних институтов, и неправительственных организаций и отражают одновременно как укрепление их донорского потенциала, так и обострение соперничества друг с другом в турбулентном регионе. Конкретные масштабы вовлечения каждого донора в процесс восстановления Ирака будут определяться особенностями оценки внешними акторами рисков, связанных с политической ситуацией в этой стране после парламентских выборов 2018 г. В сою очередь обстановка в Ираке будет зависеть в том числе от способности нового правительства выстроить конструктивный диалог со своими зарубежными партнерами.